Літературний дайджест

Объяснение попытки

“Квадратура круга” – сказано про перевод.

То есть решать_то можно – решить нельзя. Написанное иноземцем доступно в полной мере лишь его соплеменникам, обитающим в пространстве_времени родного иноземного языка. Удел прочих – приблизительность, всякий перевод – версия. У англичан Шекспир навеки один, а русских шекспиров может быть сколько угодно.

Таково дополнительное оправдание. Теперь – основное. Больше чем полжизни назад я, не  помышлявший тогда ни о каких переводах, вдруг увлекся испанским. “Вдруг” – потому что она возникла внезапно.

– Знакомься, – сказали мне, – молодая писательница. Из Барселоны.

– Ду ю лайк Ленингрэд? – находчиво сверкнул я.

– O! – с надлежащим восхищением сказала она. И мы встретились глазами.

Забросил всё, нырнул в учебники. Друзья крутили пальцем у виска – не знали мотива. Понемногу стали возникать кастильские слова и фразы. Потом вдруг обнаружилось: могу ей что-то изъяснить на ее родном языке! (Хотя вообще-то родным был каталонский.) Она моим корявым бормотанием тщательно восторгалась – в ней гармонировали сострадание и юмор. Для самоутверждения перевел два рассказика какого-то кубинского классика. Их напечатали. Я кичился. Жил отрезками: от ее приезда в Союз – до следующего ее приезда. В один из них она привезла повесть Маркеса. “Хроника одной смерти…”. Меня сразило. Я не выпускал книгу из рук. Дочитывал до конца и начинал с начала. Всё сошлось для меня тогда на этих страницах – язык, любовь, надежда, невозможность…

В очередной раз уезжая, она сказала:

– Может быть, переведешь?

В очередной раз оставаясь ждать ее, ответил:

– Завтра же и начну.

Оба шутили – ничего не знали заранее, и «смерть» была только словом.

А потом смерть вышла из кавычек… Слово обрело смысл: никогда .

Осталась «Хроника».

Я не мог не попытаться. Появлялись переводы: один, за ним – другой… Я принимал их к сведению и продолжал истязать себя собственным. Отчаивался, бросал, приступал снова. Наконец изнемог, посмеялся над собой и оставил вовсе.

А дальше как в романе: «Прошло тридцать лет». И начался рецидив.

Да простят эксперты и ревнители, ни на одного из русских маркесов не посягаю. Да простит подлинный и единственный – почему-то кажется, он бы понял. В любом случае одно произошло: я освободился. Кастильские слова уплывают из памяти.

Ничто не повторится никогда .

Михаил Мишин