Літературний дайджест

Кормак Маккарти.  
Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе. 
СПб. Азбука. 2012 
«В сером грозовом свете пересекли залитую равнину, где в воде среди облаков и гор отражались ногастые фигуры лошадей, а ссутулившиеся всадники со вполне оправданным скепсисом почитали за мираж блистающие города на далеком берегу моря, по которому они чудесным образом ступали». Всадники - отряд некоего судьи, воняющие демоны с украшениями из человеческих органов, «как каннибалы». Их плавный переход - трип охотников за скальпами, без пощады, без берегов. Американцу с юга, обладателю премии «За гениальность» Кормаку Маккарти почти восемьдесят. В 2008-м его роман «Дорога» - Пулитцеровская премия - экранизировал Джон Хиллкоут. Еще раньше появился фильм Коэнов «Старикам здесь не место». Дорога, фронтир, Дикий Запад - опорные составляющие вестерна, стариковского жанра, меняют свою химию в его книгах. Запад перестает быть «диким», то есть варварским, включается в традицию тысячелетней распри. Но от того не перестает держаться «на одном дыхании, коротком и слабом», как сказано в «Дороге». До него эту работу проделали Мелвилл и Фолкнер, не отсылавшие к культурной памяти внутренних и внешних потрясений человека, но сделавшие будто осязаемой долгую генеалогию персонажей и ландшафтов, которые в их книгах становились одномоментными библейскому греху, гневу, воплю. Пятый роман Маккарти, опубликованный в 1985 году «Кровавый меридиан», впервые переведенный на русский язык, стал основанием его славы и вошел в тройку главных американских романов последней четверти ХХ века.

Джулиан Барнс. Пульс. 
Эксмо. Москва. 2011

Одна из лучших книг уходящего года, выдерживающая попытку перечитать ее, состоит из девяти рассказов, одной повести и четырех интермедий, которые, несмотря на формальности, складываются в единый роман. Хрупкость и нитевидность «Пульса» таковы, что сюжет его несказуем, но таково уж свойство и самого его предмета. «Пульс» посвящен тому, что существует лишь как частный случай, не может послужить опытом для другого, не просчитывается рационально и не служит статистике. Это близость, резонанс, соучастие, симпатия, ставшие возможными благодаря неповторимому, безотчетному, так уж совпавшему сочетанию обстоятельств души и физики, личной истории и житейских происшествий, трагического и комического - перед лицом любви и смерти. Каждый, с кем такое случилось, и способный распутать рисунок этих совпадений и обстоятельств потенциально - автор выдающейся книги. Потому что рисунок неуловим и всегда уникален. Барнс сумел, не повредив, не огрубив, не пережав эклектизмом, перенести его на страницы, что-то с себя, что-то с давно ушедшей натуры, что-то - с интуиции.

Лена Элтанг. 
Другие барабаны. 
М. Эксмо. 2011

Костас Кайрис, родом из Вильнюса, сидит в португальской тюрьме за убийство, которое увидел на экране лэптопа, и пишет письмо-дневник, собирая его из виленского детства, негабаритного культурно-исторического багажа, лиссабонской комнаты с солнечным столбом посередине, горстей кириллицы, басен друзей на букву «Л», абрикосового варенья тетки Зои, с которой у них в Лиссабоне любовь была, - из крыжовника тоже варила: «начала в ноябре, месяца за два до смерти, варенье напоминало ей питерское лето, веранду, выходящую на озеро». Костас задается вопросом: «Какого черта я здесь делаю?», и чем меньше отвечает себе, тем важнее выходит текст.

Соблюдая формальности детективного романа и всеядного дневника, книга все-таки настигает, как влюбленность, то есть без определенных причин. Если не относить к причинам то, что частота употребления слова «всклянь» составляет два раза на 300 миллионов слов и один из них пришелся на эти 300 тысяч. Что в банках с абрикосовым вареньем находятся лимерики, а в смородиновых банках - записки, потому что «есть люди, которым легче процарапать пару петроглифов на обломке скалы, чем отправить человеку электронное письмо». Этому как-то сразу веришь. Вообще веришь в слова, поступки, память и впечатления персонажей Лены Элтанг, ранее написавшей «Побег куманики» и «Каменные клены». Такое нетипичное внутреннее устройство героев, как и слух, различающий «другие барабаны» Торо, не раздражают натяжкой, что бывает лишь с литературой высокого достоинства. Не симпатизировать героям, а именно доверять всему, так естественно происходящему с речью, как правило, затруднительно при весьма разборчивом, пусть и не слишком заносчивом письме. От «Барабанов» нет ощущения нарочитости, имитации сложности и антраша вокруг самой обыденной фальши. Письмо Элтанг вообще растворяет обыденность с ее грешками - топорной реалистичностью, идеализмом от безнадеги, всем тем, обо что расшибается желание перевернуть страницу. Разве что не замоленный слогом и ритмом грех - это «кофейники вместо сердца», подминающая фразу ученость, пресыщающая античными и модернистскими аллюзиями. И не нашедшая сил отказаться от неуклюжего взлома книжки в ученом же послесловии. Но задолго до того «золотистые дирижабли крыжовника висели в прозрачной гуще» совсем так же, как часто что-нибудь висит у Заболоцкого. И совсем как в жизни спасает то, что плотность истории непонятным образом окажется выше плотности героя, читателя, автора. И роман не провалится внутрь себя под собственным весом.

Джон Ле Карре. Такой же предатель, как мы. 
М. АСТ. Corpus. 2011

Благополучная, нестарая, бездетная английская пара, Питер и Гейл, прониклись участием к детям лысого Димы, вора в законе и заслуженной прачки международных капиталов, тоже «пришедшего с холода», поскольку он из Перми. Личная месть побуждает Диму искать способ передать информацию об отмытых им деньгах в британскую службу безопасности и просить убежища для семьи. Безыскусная предсказуемая жизнь Питера и Гейл стимулирует их новую «шпионскую» активность, самоотверженность и выдает в Джоне Ле Карре автора сентиментального, склонного видеть в людских слабостях источник драйва. Пожалуй, из новой его книжки не получился бы такой совершенный фильм, как новехонький «Шпион, выйди вон» по давнишнему его роману. Но и здесь внутренние шестеренки шпионской бюрократии, глубоко спрятанные личные резоны служащих МИ-6, их сдавленный романтизм оказываются больше сюжета и больше русской туши.

Ольга Грушина. Жизнь Суханова в сновидениях. М. Эксмо. 2011

Этот роман, впервые опубликованный в США, переведен с английского и в оригинале называется The Dream Life of Sukhanov. Газета The New York Times включила его в десятку лучших книг 2006 года. В Москве накануне перестройки именитый советский искусствовед и главный редактор Суханов, гонитель Дали и прочего буржуазного искусства попадает в личный исторический шторм, теряет свои номенклатурные привилегии и душевный покой под натиском то ли собственного прошлого, то ли подступающего безумия, встречает родственника Федора Михайловича и просыпается от своей лживой потерянной жизни к некой абстрактной утопии. Как Суханов будет жить не по лжи, да и будет ли, интересует Грушину в меньшей степени, чем коллекция его постепенных прозрений. Где-то к середине романа их наращивание приобретает механический характер. В не слишком удовлетворительной развязке злоключений Анатолия Павловича читается не столько ирония автора, сколько растерянность. Время в романе весьма условно, тем более что персонажа в основном носит по волнам расстроенной памяти. Не менее условно и все происходящее с ним - такая литературная игра с болезненным материалом.

Сэм Уоссон. Пятая авеню, пять утра. М. Слово/Slovo. 2011

Кинокритик Сэм Уоссон уже писал книгу о фильмах Блэйка Эдвардса, а к полувековому юбилею его «Завтрака у Тиффани», вышедшего в прокат в 1961 году, не только взял знаменитую картину крупным планом, но и сделал это на социокультурном фоне, с легкой ностальгией по времени, когда выражение «сливки общества» еще имело смысл, у цинизма был легкомысленный шарм, а отдых отнимал больше усилий, чем работа. Здесь есть не лишенный остроумия портрет аудитории того времени и ее ожиданий. Не претендующая на объем, но точная характеристика артистки Одри Хэпберн и ее голоса: «словно набирающий тепло полдень». Неуклюже потакающее мещанскому вкусу описание непростых драм Трумэна Капоте с помощью флакона духов и пресс-папье с белой розой. Но, что самое важное, в книге передано ощущение скачка, тектонического сдвига в послевоенном обществе, перекинувшегося с континента на континент. Впервые Голливуд зарегистрировал и приветствовал его в «Римских каникулах», а печальнейшие последствия этого отразились как раз в «Завтраке у Тиффани». Несмотря на то что книжка Капоте была перекроена сценаристом Аксельродом и писателю это категорически не нравилось, сглаженная на экране история не утратила трагизма, хотя в фильме не осталось следа от тех крайних состояний, когда хочется лезть на стенку и отдирать от себя живых тварей, вроде безымянных котов и мужчин. Уоссон называет героиню фильма Холли Голайтли «чудачкой» и «городским битником», для него она новый человек нового времени, и с феминистских позиций тоже. Вот только литая формула «Мисс Холидей Голайтли. Путешествует», найденная переводчиком Виктором Голышевым, деградировала в книжке до «Холли Голайтли в отъезде». Перевод выпущен в серии «Книжная полка Алены Долецкой».

Тихон Пашков