Літературний дайджест

Эссе — жанр мало к чему обязывающий. Автор может начать за здравие, а кончить за упокой, поговорить о мировом гуманизме и перекинуться на прихотливый нрав своего домашнего любимца. Как говорится, мели, Емеля, — твоя неделя… Что, разумеется, не отменяет требований вкуса и изящества. Андрей Битов соответствует им в полной мере. Иные критики даже уверены в том, что это «самый очевидный и прирожденный эссеист русской литературы», который «вынужден всю жизнь притворяться, что пишет рассказы и романы». Вот знаменитый «Пушкинский дом». Вроде и герой на месте, и сюжет. Но у романа две концовки, гибельная и спасительная. В приложении автор напрямую выясняет отношения с героем, уподобляя их погоне Ахиллеса за черепахой, а потом подробно комментирует собственный текст. Уж не эссе ли это?

Если встать на такую точку зрения, то в книге «Текст как текст» Битов наконец-то оказался в родной стихии и сделал это вполне «легально». Под обложкой полукарманного размера уместились интереснейшие размышления писателя о милых его сердцу фигурах и явлениях русской литературы. Например, о Набокове, влиянию которого Битов отчасти обязан своим «Пушкинским домом». «Русская литература после 1917-го делится на советскую, эмигрантскую и… Набокова» — каково утверждение? Или — что было бы с литературой, если бы не красные победили белых, а наоборот? Советской литературы не было бы вовсе, а эмигрантская не страдала бы болезненной ностальгией. Но какова она была бы тогда? Вот где простор воображению. Под битовской рукой мелькают и Пруст, и Джойс, и Мандельштам, и Веничка — все, к кому он прикипел. Системы в этих размышлениях почти никакой — все скреплено одной лишь авторской мыслью. Но поскольку проходных идей у Битова нет, калейдоскоп его мнений читается как авантюрный роман. Получается эдакий аттракцион для читательского интеллекта.

В России самый свободный в мире жанр не очень-то прижился... Это странно, учитывая, что «логики в русской вселенной нет», если верить Татьяне Толстой, а традиция кое-как выживает на границе абсурда и невольной самопародии — что у западников, что у почвенников.

Куда популярнее у нас трактаты, физиологические очерки, мемуары и «слова к народу». Хотя отдельные классики жанра были — среди классиков как таковых. Например, Достоевский с его неувядаемым «Дневником писателя». Насчет Василия Розанова мнения расходятся. Для одних он стопроцентный эссеист, для других — автор, убивший русскую эссеистику, подменивший ее бесформенным фрагментом, заметкой по случаю, репликой.

Лед равнодушия к эссеизму более или менее сломали только писатели Серебряного века, и особенно Мандельштам с его «Четвертой прозой». Оставлю в стороне Вайля и Гениса — феномен сам по себе безумно интересный, но родившийся все-таки не в самой литературе, а где-то около. Зато бесспорным эссеистом экстра-класса можно считать Бродского. Достаточно взять хотя бы «Набережную Неисцелимых», чтобы убедиться в этом раз и навсегда (вот, навскидку: «Много лун тому назад доллар равнялся 870 лирам и мне было 32 года. Планета тоже весила на два миллиарда душ меньше»).

Ну и Андрей Битов, бесспорно, доказал свою принадлежность к указанной касте. Любопытно, кто будет следующим.

Евгений Белжеларский